29 марта, 2010

Большая Кавказская война (10)

Продолжение.

Начало в № 5 за 2008 г.

В присоединении к России Мингрелии, Имеретии и Гурии ясно определяется политика князя Павла Цицианова, стремившаяся к тому, чтобы все обломки древнего грузинского царства снова соединить воедино. Он думал завершить великое дело объединения Иверии, которая за 400 лет перед тем была расчленена царем грузинским Александром I и теперь собиралась опять воедино, в одно нераздельное целое при Александре I, императоре русском.

Не должны были уйти от этого и старые вассальные владения Грузии, обложенные ей некогда данью. Ганжа была возвращена. Надо было возвратить и Эривань. Поводом к российскому вмешательству в дела Эриванского ханства послужила уже известная читателям «ВКО» борьба за эчмиадзинский престол между двумя патриархами – Давидом и Даниилом.

Припомним, что еще из Георгиевска Павел Цицианов грозил Эриванскому хану оружием, если тот не восстановит на престоле низложенного им Даниила. Он и теперь обратился к нему с тем же самым требованием. Может показаться непонятной настойчивость, с которой Павел Цицианов действовал в вопросе, по-видимому, второстепенном в сравнении с теми важными задачами, которые предлежали главнокомандующему на Кавказе в то смутное время.

Но если вникнуть в тогдашнее положение дел в крае, то становится очевидным, что Павел Цицианов не мог и не должен был терпеть, чтобы соседственный с Грузией хан, бывший ее данником, позволял себе безнаказанно противиться объявленной ему воле русского императора. Неповиновение Махмут-хана грозило поколебать то значение, которое русская власть приобрела за Кавказом после ганжинского штурма, и поставить в затруднительное положение военачальника, «сильного не численностью войск, а славой их непобедимости».

Поход под Эривань был решен.

Но прежде чем перейти к описанию этого похода, скажем несколько слов о том положении, в котором находилось в то время Закавказье. Стоя под Ганжой, князь Павел Цицианов обратился к Ибрагим-хану с грозным посланием.

«Немало удивляюсь тому, – писал он, – что я здесь нахожусь с непобедимыми российскими войсками более месяца, да и шесть дней уже прошло по взятию крепости штурмом, а вы, будучи в таком близком соседстве и должны будучи искать покровительства сильного, не присылаете ко мне гонцов с приветствием. Гордость Джеват-хана омылась кровью, и мне его не жаль, понеже гордым Бог противится. Надеюсь, что вы не захотите ему подражать и будете следовать общему правилу, что слабый сильному покоряется и не мечтает с ним тягаться. Итак, остается вам выбрать лучшую дорогу».

Присоединение ганжинского владения поставило на очередь вопрос о положении ближайших к нему ханов – шекинского и карабахского. Продолжать двойную игру им больше не приходилось. Павел Цицианов не поддавался действию льстивых речей и потребовал от соседей положительных заявлений о их дальнейших намерениях.

«Поелику, – писал князь далее в том же письме, – ганжинское владение вступило в неизмеримое пространство Российской империи, и жители оного соделались любезными детьми России, то я долгом почитаю по званию моему, яко главный начальник края и на Кавказской линии от Каспийского моря до Черного, требовать, чтобы вы возвратили табуны и скот, принадлежащие как покойному Джеват-хану ганжинскому, так и здешним татарам и армянам, отогнанные в ваши владения для безопасности при моем приближении с войсками».

Хан, давно уже считавший себя законным обладателем того, что досталось ему по праву войны таким случайным и неожиданным образом, прислал письмо, которое, как выражался Павел Цицианов, «не заключало в себе ничего, кроме обычных уверток его коварной персидской души».

«Помните, – отвечал ему князь Цицианов, – что сильному свойственно приказывать, а слабый родится затем, чтобы сильному повиноваться. Призываю вас к раскаянию, а не к подданству – мне его не надо; а буде хотите быть живы и покойны, требуемое мною в сем письме выполните».

Не получив ответа, Павел Цицианов приказал полковнику Карягину произвести репрессалию и этим путем вознаградить елизаветпольских жителей. Карабахцы, однако же, были настороже. Вовремя заметив приближение майора Лисаневича с небольшим отрядом, угнали в горы свои стада и табуны. Тогда предприимчивый Лисаневич обратился к другому способу возмездия. Для увеличения населения Елизаветпольского округа Павел Цицианов всеми мерами привлекал туда земледельцев – армян из Карабаха, достигая в то же время этим способом ослабления производительных сил во владении Ибрагим-хана. Поэтому Лисаневич захватил и вывел с собой 250 армянских семей, которые князь Цицианов приказал поселить в елизаветпольском форштадте.

Карабахцы не замедлили в свою очередь ответить россиянам такой же репрессалией. В апреле, когда все полковые табуны ходили на пастьбу верстах в десяти от Елизаветполя, Карягину дали знать о появлении из Карабаха большой партии, намеревавшейся, очевидно, отогнать табун. Посланная на разведку команда из 50 казаков и 10 армян с поручиком Сураковым неосторожно увлеклась погоней и попала в засаду. Сам Сураков, юнкер Вербицкий, сотник Беклешов, 20 казаков и два армянина были изрублены. Остальные рассеялись. Через две-три недели нагрянула другая партия и угнала табун в 290 голов, ходивший под самыми стенами форштадта.

Дело осложнялось. На мирной до этого границе создавался новый театр военных действий, опасный тем более, что персияне готовились уже войти в Карабах и занять Шушу своим гарнизоном. Последнее обстоятельство, однако, испугало самого Ибрагим-бека, не забывшего, какую злобу питали к нему персияне еще со времен Аги-Магомед-шаха.

С занятием Шуши они, конечно, или предали бы его за старые грехи смерти, или по меньшей мере лишили бы наследственных владений. Все это заставило хана призадуматься над своим положением и обратиться к Цицианову за помощью, обещая ему «усердствовать России и хранить к ней верность». Князь Цицианов не замедлил воспользоваться таким благоприятным оборотом дела.

«Хотя по поведению вашему, – отвечал он хану, – не следовало бы мне вступаться и брать вас в защиту от персиян, которые по своему обыкновению выкололи бы вам глаза или отрезали нос или уши; хотя, повторяю, мне следовало бы, напротив, предать вас в их руки и потом уже отнять у них Шушу, но, подражая неизреченному милосердию моего Государя, который, подобно светлому дневному солнцу красному, греет, питает, благотворит и освещает всех желающих наслаждаться им, объявляю вам священным, громким и преславным именем Императора и Самодержца всея России, что Он соизволяет даровать вам прощение, предает все забвению и приемлет вас в блаженное Всероссийской империи подданство с тем, чтобы вы соблюли верность непоколебимую, утвердив то своею присягой, отдали крепость русскому войску, дали бы в аманаты старшего вашего сына и для оказания подданства платили бы дани 10 тысяч червонных».

Хан, не зная в точности, придут ли к нему персияне, колебался принять эти условия, но в то же время и страшился малейшего повода к разрыву и прекращению переговоров с русскими. Не давая решительного ответа, он принял тем не менее действенные меры к охране наших границ. Таким образом, относительное спокойствие Елизаветпольского округа, по крайней мере на время, было обеспечено.

Князь Павел Цицианов, отвлеченный делами Мингрелии и Имеретии, не настаивал со своей стороны на немедленном вступлении Шеки и Карабаха в русское подданство и решил отложить это дело до более удобного времени.

То же самое, можно сказать, происходило и в Джарской области, где россиянам по необходимости приходилось довольствоваться пословицей «худой мир лучше доброй ссоры». Джарцы по-прежнему не спешили с уплатой податей и по-прежнему уклонялись от исполнения своих обязательств. Однако напуганные последними погромами, они по крайней мере оставляли в покое Кахетию.

В самой Грузии также не было полного спокойствия. Признаки явного мятежа обнаруживались уже среди горных племен: мтиулинцев, гудомакарцев и др., грозивших увлечь за собой в общий поток и соседнюю с ними Осетию. Ахалцыхский паша держал наготове лезгин и при удобном случае, конечно, не затруднился бы наводнить ими Карталинию.

Персия готовилась к войне. Покорение джарцев и особенно падение Ганжи произвели сильное впечатление в Тегеране, где справедливо полагали, что князь Павел Цицианов на этом не остановится. Вот почему дальнейшие события, следовавшие одно за другим, присоединение к русским владениям Мингрелии, Имеретии и Гурии, переговоры с Карабахским ханом и угроза Эривани могли послужить сигналом уже к открытой войне между Россией и Персией.

Война эта не была объявлена официально. Однако персидские войска уже группировались на территории современного иранского Азербайджана и готовились идти на помощь к Эриванскому хану. В то же время царевич Александр, этот злой гений Грузии, рассылал прокламации и письма, приглашая именитейших князей Кахетии и Карталинии восстать на охрану и собственных прав, на защиту природных царей и искать опоры у могущественного повелителя Ирана. К этим прокламациям присоединились и шахские фирманы.

«Известно, – говорилось в одном из них, – обращенном к старейшинам и всему населению Кахетии, – что Грузия составляет часть иранских владений. По оплошности грузинских царей русские уже начали помышлять утвердиться в этой стране. Александр-мирза и Теймураз-мирза прибыли к нашему двору. Наша высочайшая воля состоялась для оказания покровительства этим царевичам и отторжения Грузии от проклятых русских. А потому ныне, удостаивая их высочеств монаршими милостями, командировали мы их к наследнику нашему Аббас-мирзе, которого отрядили в Грузию с 50-тыс. армией. Царевичи будут находиться при нем и служить в его отряде. Мы же сами снимемся из столицы и направимся в Грузию, а оттуда в Кизляр. По милости Божией, те страны будут очищены от гяуров, русские истреблены мечами победоносных воинов и царевичи будут утверждены в Грузии. А потому вы должны собрать свои ополчения и быть в готовности, чтобы по прибытии армии в те страны содействовать ей в истреблении русских».

В апреле 1804 г. Мирза-Шефи, министр Фет-Али-шаха, действительно известил всех соседних владельцев, «что повелитель его, подобный Искандеру, с войсками, волнующимися, как море, двинулся из столицы своей в г. Баме, которому по случаю таковой чести стал бы завидовать небесный рай».

Те из князей, которые находились с царевичем Александром в Персии, в свою очередь старались действовать на соотечественников посредством духовенства. Один из них, Иосиф Андроников, в апреле 1804 г. писал митрополиту бодбийскому, «что шах, весьма разгневанный на русских, двинул такие войска, что увлекают они за собой горы и долы. Его державство говорит, что славные войска его должны идти до Кизляра и Моздока. Не слыхано и не видно ранее было такого колеблющего землю войска. Я думаю, что всю грузинскую землю они изроют на девять аршин. Вы много перенесли мучений от русских за Багратидов. Постарайтесь же и потрудитесь, чтобы искра Грузии не погасла. Сам шах собственноручно опоясал Александра мечом, и перстень ему велел сделать, и Грузию ему же пожаловал».

Огромные силы, собранные персиянами, страшили грузин. Но князь Павел Цицианов не придавал им особого значения так же, как пренебрегал и возмутительными прокламациями царевичей. Он был глубоко убежден в непоколебимой верности грузинского народа. Одиночные случаи измены или побеги в Персию его не смущали.

Это был только естественный результат брожения, которое в то время переживало грузинское общество. Слишком мало прошло времени для того, чтобы в народе могли изгладиться воспоминания о Багратидах, целое тысячелетие носивших царский венец. Их не было уже на престоле, но, удаляясь, они не могли оставить в крае своих друзей и приверженцев, пользовавшихся их милостями, сохранивших о них благодарную память и втайне, быть может, вздыхавших о тех порядках, которые при них существовали. Сознание государственной пользы, выразившейся в акте присоединения к России, забвения своих интересов и отрешения от личных выгод рано еще было требовать от каждого. Павел Цицианов благоразумно предоставил это действию времени.

Что касается Персии, то князь прежде всего заботился о том, чтобы как можно скорее захватить в свои руки важную Эриванскую область и этим по возможности отдалить от грузинской территории театр войны, становившейся уже неизбежной.

В мае 1804 г. в Тифлис к князю Павлу Цицианову прибыл персидский чиновник с письмом от первого министра, который именем шаха требовал, чтобы русские очистили Грузию, так как шахиншах, если до сих пор и терпел пребывание россиян в иранских областях, то только потому, что полагал видеть в них купцов, прибывших для торговли. В этом же роде писал князю Павлу Цицианову и хан Эриванский.

«На глупые и дерзкие письма, каково было ханское, с прописанием в нем еще повелений, словами льва, а делами теленка, Баба-хана, – писал ему Цицианов, – русские привыкли отвечать штыками».

Он советовал ему призвать на помощь «неустрашимого государя государей, чтобы вместе с ним помериться силами с купцами, недавно Ганжу из-под сильной руки его вырвавшими, яко товар персидских материй».

Положение Эриванского хана, поставленного между двумя огнями, было поистине затруднительным. С одной стороны, его страшила участь упрямого Ганжинского хана, и он заискивал у Павла Цицианова. С другой стороны, персияне грозили хану немедленным низложением, если заметят в нем какое-нибудь колебание.

Обстоятельства заставили Эриванского хана в конце концов склониться на сторону того, кто был ближе, то есть Персии. Он начал деятельно вооружаться. Опасаясь измены преданных России армян, которые, оставаясь в его области, могли влиять на ход военных действий, хан приказал собрать четыре тысячи семей и выселить их на время войны в турецкие владения.

Князь Цицианов поспешил воспользоваться этим обстоятельством «для заселения опустошенной Грузии». Посланный им архиепископ Иоаннес, несмотря на бдительный надзор персидских чиновников, сумел направить переселенцев не в Карскую область, а в нашу Памбакскую провинцию с тем, чтобы они навсегда уже оставались в России. Часть этих армян (около 2 тыс. семей) осела тогда в Лорийской степи. Остальные две тысячи достигли Тифлиса и здесь составили нынешнее население Авлабара и Гаретубани.

На пути в Тифлис переселенцы, будучи настигнуты персиянами, выдержали много схваток, перенесли страшные лишения, но все же отбились от врагов «благодаря своей храброй защите и в особенности мужественному спокойствию женщин».

Теперь посмотрим, какими силами располагал князь Цицианов для предстоящей борьбы и какое число войск он мог выставить в поле. Во всем Закавказье из российских войск находилось в то время только семь пехотных полков. Они были размещены в следующих пунктах.

Кавказский гренадерский был придвинут к границам Имеретии. 17-й Егерский и батальон Севастопольского полка защищали Елизаветпольский округ. Два остальных батальона севастопольцев несли караульную службу в Тифлисе. 9-й Егерский полк охранял Карталинию, а Кабардинский и 15-й Егерский – Кахетию. Тронуть их оттуда было нельзя. Наконец, два батальона Тифлисского полка стояли в Памбакской провинции, а третий прикрывал горные промыслы на Борчалинской дистанции.

Из числа этих войск в экспедиционный отряд могли быть назначены только два батальона тифлисцев, уже стоявших в Памбаке на Эриванской границе, Кавказский гренадерский полк да шесть рот 9-го Егерского полка, снятых с тех постов, которые они занимали в Карталинии. Но так как общая численность всех этих частей не достигала даже 2,4 штыка, князь Павел Цицианов вынужден был вызвать с Кавказской линии еще один полк – Саратовский пехотный, который и прибыл к самому началу кампании. Таким образом, под командой князя Цицианова сосредоточились 3 тыс. 572 чел. пехоты при 12 орудиях, три эскадрона нарвских драгун, три сотни линейных казаков и 200 грузинских князей и дворян, выступивших под предводительством бывшего своего сардаря князя Орбелиани.

Вот с этими силами князь Цицианов думал не только взять Эривань, но и утвердить владычество России между двумя морями – Черным и Каспийским, сделав реку Аракс границей России и Персии.

Пока часть экспедиционного отряда собиралась в 8 верстах от Тифлиса в м. Соганлуке, Кавказский гренадерский полк и два батальона тифлисцев при восьми орудиях под командой генерал-майора Тучкова заняли Шурагельскую область, принадлежавшую эриванскому хану. Разгоняя толпы персидской конницы, следившей за передвижениями россиян, отряд приблизился к м. Гумры (затем, до советской власти, г. Александрополь), занятому уже неприятелем, и стал на крепкой позиции. Здесь присоединились к нему два армянских архиепископа, прибывшие с сотней конных армян. От них узнали, что невдалеке находятся до 2 тыс. армянских семей, бежавших из Эривани, и что виденный на пути персидский отряд, при котором находились грузинские царевичи Александр и Теймураз, прибыли именно с тем, чтобы или вернуть беглецов назад, или истребить их до последнего человека.

Для спасения эти несчастных генерал Тучков с зарей 10 июня двинулся к Гумрам и встретил неприятеля на пути около сел. Караклиса. Завязалась перестрелка. Заметив запальчивость, с которой бросалась в атаку персидская конница, Тучков ввел в дело один батальон, а с остальными быстро обошел персиян и занял в тылу у них узкий горный проход – единственный путь, по которому они могли возвратиться в лагерь. При известии об этом ужас овладел персиянами. Напрасно храбрейшие из них пытались проложить дорогу оружием. Картечь разбрасывала их толпы. Неприятель был вынужден бежать в окрестные горы. Тучков занял Гумры и дал возможность переселенцам продолжить свой путь.

Через два дня в Гумры прибыл сам Цицианов и, сосредоточив здесь свой отряд, 15 июня двинулся к Эчмиадзинскому монастырю. Персияне нигде не показывались, но зловещие огни маяков, зажигаемых очевидно при приближении отряда, показывали, что они следят за движением россиян. На заре 19 июня войска услыхали далекий колокольный благовест и, думая, что это монастырь готовится к торжественной встрече русских, ускорили марш.

Но монастырь давно уже был занят неприятелем. Генерал Портнягин, первый прискакавший сюда с грузинами и линейными казаками, был встречен из монастырских садов таким перекрестным огнем из ружей и фальконетов, что вынужден был остановиться. Грузины и казаки быстро спешились, выбили персиян из окрестных садов, но ворваться в монастырскую ограду без пехоты не смогли. Пехота между тем подошла только к вечеру, крайне утомленная 44-верстным трудным переходом по знойной безводной степи, и занятие монастыря было отложено до следующего утра.

Но утром обстановка уже изменилась. 30 июня, еще не взошло солнце, как вдруг показались значительные персидские силы (не менее 12 тыс. бойцов), которые двигались прямо на лагерь россиян. Это был авангард персидской армии, которая под предводительством Аббас-Мирзы прибыла прежде россиян к Эривани. Бой ограничился, однако, с нашей стороны только сильным артиллерийским огнем. Войска, построенные в каре, взаимно фланкировавшие друг друга, встречали и разметывали персидскую конницу картечью всюду, куда бы она ни обращалась.

Тогда персияне, обскакав наши фланги, устремились к обозу, который еще только подходил к Эчмиадзину. Потеря обоза, шедшего под слабым прикрытием, конечно, представляла большую опасность, но два эскадрона нарвских драгун, высланных Павлом Цициановым из главного каре, с такой стремительностью ударили по огромным толпам персидской конницы, что та не выдержала и скрылась за монастырскими стенами. Устроившись за ними, персияне снова атаковали наших драгун, но понесли еще большие потери. В ходе схватки поручик Ланг, прикрывший с несколькими бойцами полковые штандарты, был отрезан, но пробился через неприятеля, спас себя и штандарты.

Разбирая действия начальников в этом бою, Цицианов писал государю: «Не могу не заметить, что в Тифлисском полку шестью фланкерами командовали три офицера, тогда как и одного довольно было; а Кавказского гренадерского полка шеф генерал Тучков рекомендует к наградам разных начальников и множество офицеров, когда дело у него до картечи даже не доходило. Нарвского же драгунского полка офицеров не могу не одобрить. Поелику общий глас по всему лагерю об отличном действии сих двух эскадронов свидетельствовал тогда же. А равно не могу не хвалить наивящще и майора Терского войска (фамилия в донесении не упомянута. – ММХ), сражавшегося со своими казаками с отличной храбростью и метавшегося во все опасности».

Бой окончился только вечером. Незнакомые с европейской тактикой персияне были поражены упорным сопротивлением горсти солдат, которых рассчитывали истребить при первом налете, и еще быстрее, чем появились, исчезли под выстрелами россиян. Напрасно Аббас-Мирза, прискакавший из главного лагеря, пытался остановить свою кавалерию. Но страх был сильнее угроз, и бежавшие персияне увлекли его за собой.

«День сей почитать можно было бы за день совершенной победы нашей, – доносил Цицианов, – если бы не омрачался оный оплошностью некоторых начальников». Так, утром 20 июня, когда обоз только подходил к позициям россиян и был всего в полутора верстах от лагеря, от него отстали две телеги – одна артельная, а другая с палаточным ящиком. Начальник прикрытия майор Токарев, видя, что со стороны Эчмиадзина скачет персидская конница, приказал выпрячь лошадей и, бросив эти повозки, с остальными благополучно прибыл в лагерь. Персияне захватили обе телеги. И это дало им повод потом утверждать, что они отбили русский обоз. Цицианов был возмущен поступком Токарева.

«Имея при себе 120 человек, – писал он государю, – Токарев мог бы отступить с боем и не бросая повозок, ибо из лагеря, который находился так близко, ему, конечно, подали бы помощь».

Другой, не менее прискорбный для князя Цицианова случай заключался в том, что во время сражения командир Саратовского пехотного полка подполковник Сербинов не позволил людям поднять и унести тело убитого солдата (вероятно, чтобы не замедлять движения). Персияне между тем воспользовались этим – «отрезали убитому голову и с гордостью унесли с собой».

«Потеря двух телег и головы солдата, – доносил Цицианов государю, – есть вещь не необыкновенная; но войск Вашего Императорского Величества генералу сие чувствительнее других держав потому, что они к оному не привыкли».

Брать укрепленный Эчмиадзинский монастырь Цицианов посчитал уже излишним. Оставив его в стороне, князь двинулся к сел. Канакиру, где была единственная переправа через р. Зангу. Полковник Цехановский с 9-м Егерским полком выбил из него неприятеля и, захватив переправу, тотчас привел в оборонительное положение замок, располагавшийся посреди селения. Здесь Цицианов оставил весь вагенбург под прикрытием батальона Саратовского полка, а две роты послал занять Эчмиадзин, который персияне бросили сами, как только заметили наше движение к Эривани.

30 июня войска перешли р. Зангу и, обойдя стороной Эриванскую крепость, направились прямо на главный лагерь наследного персидского принца. Он был расположен верстах в восьми от Эривани и с фронта прикрывался глубоким скалистым ущельем. 9-й Егерский полк, отправив назад свою артиллерию, начал атаку одной пехотой. На глазах отряда, последовательно выбивая неприятеля с окружающих высот, наконец остановился перед крутым утесом, загородившим дорогу. Далее идти было некуда.

Оказалось, что проводники, испуганные огнем неприятеля, приняли слишком вправо и потеряли путь, который вел в персидский лагерь. Оставаться в таком положении было, однако, невозможно. Осмотрев утес, достигавший 50-саженной высоты, и поблагодарив егерей, проложивших своей грудью дорогу для остального отряда, Павел Цицианов приказал генералу Тучкову сменить их батальоном Кавказского гренадерского полка. Едва приказ был отдан, как командир батальона полковник Козловский, «жадный к славе и оказанию храбрости», впереди всех устремился на страшный утес.

Фото: СКВО, Андрей БОБРУН, Георгий МИНЕСАШВИЛИ

До какой степени труден был этот подъем, можно судить по тому, что из целого батальона только 40 человек с самим Козловским и майором Осиповым добрались до гребня. Осипов был тут же убит, но Козловский ударил в штыки с такой силой, что неприятель, занимавший утес, был сброшен вниз. Безумный страх овладел персиянами. Вся 27-тысячная армия Аббас-Мирзы, стоявшая в лагере, бросилась бежать и скрылась за Араксом.

Через несколько часов в Эриванском ханстве не осталось ни одного персиянина. Победа была полная, но материальный урон неприятеля не был велик. Преследовать персиян было некому – ни кавалерии, ни артиллерии у Цицианова под рукой не было. К счастью, в это время появились 30 человек гребенских и терских казаков, взобравшихся на гору по следам пехоты. Они кинулись преследовать бегущих и, врубившись в их толпы, отбили 4 знамени и столько же фальконетов. Богатый лагерь почти со всем имуществом также остался в наших руках.

Теперь князь Павел Цицианов мог обратить свои действия против Эривани.

Продолжение следует