11 апреля, 2012

Большая Кавказская война (22)

Продолжение.

Начало в № 5 за 2008 г.

Величественную картину представляют собой восточные берега Черного моря. Громадные горы, то дико скалистые, то сплошь покрытые непролазной чащей девственного леса, стоят, как бы прислонившись к заоблачной стене белеющих за ними снеговых громад Главного Кавказского хребта. Внизу, у их подножия шумно плещется морская пучина и вечно лижет пенящейся волной прибрежного буруна гранитные ребра нависших скал.

Горе судну, беспечно приближающемуся к чарующей панораме этих берегов. Морские волны с предательской лаской высоко поднимут его на свои могучие гребни, как бы лучше показать волшебную картину далекого пейзажа, и бросят с размаху на прибрежные скалы.

Немного здесь таких мест, где можно было бы укрыться в непогоду от гибельной ярости берегового прибоя, и места эти известны еще с глубокой древности, когда седой Кавказ впервые увидел медно-блещущие панцири спутников Язона. Много веков спустя властительницы морей – Генуя и Венеция украсили эти берега высокими башнями своих факторий и маяков, а ко времени нашего прихода на Кавказ здесь господствовали турки, укрепившие наиболее доступные и важные пункты берега своими крепостями: Поти, Анаклия, Сухум, Суджук-Кале и Анапа.

Пользуясь этими крепостями как опорными пунктами, турки распространяли свое влияние на прибрежные области Закавказья: Гурию, Мингрелию, Имеретию, Абхазию, на земли закубанских горцев и, ведя с ними торговлю, наполняли гаремы обширной турецкой империи невольницами Кавказа, славившимися во всей Малой Азии красотой магометовых гурий.

Начавшаяся с присоединением Грузии борьба за упрочение владычества нашего на Кавказе привела нас здесь в столкновение с турками и вызвала естественное желание вытеснить их с восточных берегов Черного моря и тем самым избавиться от соседства, постоянно возмущавшего против нас приморские области Закавказья и черкесские племена закубанских гор. С этой целью еще в 1804 г. нами было возведено в устье реки Хопи небольшое укрепление – Редут-кале, а в апреле 1807 г. взята Анапа эскадрой Черноморского флота под начальством контр-адмирала Пустошкина.

Присутствие в Редут-кале нашего гарнизона, сильно стеснявшего деятельность турок в прибрежной части Мингрелии, вызывало с их стороны попытки вытеснить нас из этого пункта, почему особенно после неудачного нападения турок 8 февраля 1807 г. гарнизон Редут-кале был усилен и само укрепление значительно увеличено.

Что же касается Анапы, то стратегическая важность этой крепости, являвшейся связующим звеном турок с закубанскими горцами, побудила Тормасова не оставлять ее, как это сделал Гудович после кровавого штурма 1791 г., а наоборот – возможно более укрепить ее с сухого пути – со стороны горцев и занять сильным подвижным гарнизоном. Комендантом в Анапу назначен был генерал-майор Бухгольц, на котором Тормасов остановился как на человеке испытанного мужества и редких душевных качеств, притом женатом на черкесской княжне, еще ребенком вывезенном из той же Анапы при разгроме ее Гудовичем.

Это обстоятельство имело немаловажное значение ввиду того, что под влиянием жены Бухгольца, имевшей многочисленную знатную родню среди закубанских черкесов, установились между гарнизоном Анапы и соседними горскими племенами дружественные отношения.

Таким образом, ко времени описываемых событий мы имели на восточном берегу Черного моря два прочно занятых пункта – Редут-кале и Анапу. Остальные же находились пока в руках турок и благодаря этому продолжали оказывать самое невыгодное для нас влияние на приморские области Закавказья.

Особое значение в этом отношении имела крепость Поти, сильно затруднявшая упрочение нашего положения в Абхазии, Мингрелии и Имеретии. Все эти владения состояли под нашим покровительством. Положение наше в них обеспечивалось гарнизонами, содержавшимися в наиболее важных пунктах.

Но, к сожалению, командовавший здесь до 1808 г. нашими войсками генерал-майор Рыкгоф «по своим преклонным летам» был мало способен «как духом, так и телом к военным действиям». Еще менее того – к неусыпному надзору за враждебными нам интригами турок в этих областях и к энергичной борьбе с ними. Результатом этого явился сильный упадок здесь нашего влияния, в чем и пришлось лично убедиться назначенному сюда по смерти генерала Рыкгофа в 1808 г. генерал-майору князю Дмитрию Орбелиани.

Фото: Сергей КОРЕЦ

Имеретинский царь Соломон был в деятельных сношениях с турками и с царевичем Александром и оказывал нам явное и даже резкое неповиновение, доходившее до требований вывести наши войска из Имеретии. «Нет слов удобных, – доносил князь Орбелиани, – выразить всю ядовитость, коею человек сей (царь Соломон) дышит на русских, и ежели бы нашел удобность избить их каким-нибудь способом, то, конечно, не пожалел бы ничего на сие усовершение».

Мингрелия, управлявшаяся за малолетством князя Левана Дадиани матерью его – княгиней Ниной, была настолько распущена, что непослушание подданных ей (кн. Нины) князей и дворянства лишило ее даже нужного содержания для ее дома и прислуги.

О населении же, никем и ничем не сдерживаемом и находившемся под растлевающим влиянием соседних турок, князь Орбелиани доносил, «что подобного народа в разврате и своевольстве я еще в жизни своей не видел и что сим своевольным народом не только управлять женщине, но мужчине надобно с особенно строгой осторожностью».

В Абхазии пылала вражда двух братьев – сыновей покойного владетеля Келеш-бея. Один из них – отцеубийца и братоубийца Арслан-бей пользовался поддержкой турок. Другой же – Сефер-бей, объявленный наследником еще при жизни Келеш-бея, свято хранил завет последнего: «Быть в повиновении Его Императорского Величества и изыскивать его высокое покровительство».

Абхазия разделилась на два лагеря. Поддерживаемые турками сторонники Арслан-бея владели крепостью Сухум-кале. Партия же Сефер-бея, тайно исповедующего христианство, искала покровительства и поддержки России.

Такое положение дел в западных областях Закавказья ясно показывало, что упрочить положение наше в них можно было только путем ограждения этих областей от влияния турок, опиравшихся здесь на приморские крепости, в ряду которых наибольшее значение имела крепость Поти. Последняя была важна нам еще в том отношении, что владея ее как удобным портом, мы могли бы довольствовать наши войска, расположенные в Мингрелии и Имеретии, подвозом провианта из Крыма на судах нашей черноморской флотилии и тем приобретали бы более независимое и обеспеченное положение в западных областях Закавказья.

Правильно оценивая значение крепости Поти, князь Орбелиани доносил, что «будучи нам самая нужная как для выгрузки провианта с судов и безопасной онаго по Риону доставки в Имеретию, так и для пресечения хищнических сообщений турок с Имеретией и Мингрелией, которую (кр. Поти) овладев, совершенно можно запереть все пронырства, ныне делаемые неблагорасположенными к России людьми».

Сам главнокомандующий ясно сознавал, что с занятием нами турецких крепостей на восточном берегу Черного моря будет «положена преграда Оттоманской Порте иметь свободное сношение» с приморскими областями Закавказья и что будут пресечены «все злоупотребления, доселе существовавшие в рассуждении пленнико-продавства христиан, увлекаемых из Имеретии, Гурии и Мингрелии и оттоль отвозимых на продажу в Персию, Турцию и Египет».

Но для овладения этими крепостями в распоряжении Тормасова не было достаточных сил. В Редут-кале и во всей Мингрелии стояло только шесть рот Белевского полка, которые даже не могли быть поддержаны несколькими ротами, находившимися в Имеретии.

Поэтому Тормасов предписывал генералу Орбелиани попытаться овладеть крепостью Поти мирным путем, склонив владельца ее Кучук-бея к принятию нашего подданства. «Возлагаю на вас, – писал главнокомандующий, – истощить всевозможные способы, чтобы убедить Кучук-бея вступить в подданство России, дабы через то приобрести нам в руки крепость и пристань потийскую. Причем если на приласкание его потребно будет иметь какие подарки из дорогих вещей или материй, то уведомьте меня, что именно нужно, и я не умедлю вам оные прислать».

По представлении князя Орбелиани последнему было прислано для «обласкания потийского владельца Кучук-бея»: золотая сабля в одну тысячу рублей, две более простых – по 100 рублей каждая, один дорогой кинжал с каменьями – 750 рублей и два обыкновенных – по 80 рублей каждый, два бриллиантовых перстня – один в 550, а другой в 450 рублей и пять медалей – три золотые и две серебряные. При этом предписывалось: «Употребить сии вещи в подарки со всей осторожностью, чтобы не раздать оных без всякого успеха».

Кроме подарков, имелось также в виду влиять на Кучук-бея, происходившего из абхазской владетельной фамилии князей Шервашидзе, через многочисленных его родственников в Абхазии и Мингрелии. С этой целью в Поти были посланы князем Орбелиани подполковник князь Эристов, князь Вахтанг Гуриели и привлечены к содействию нам двоюродный брат Кучук-бея – Сослан-бей, имевший «обстоятельный рассудок», и зять правительницы Мингрелии – Манучар Шервашидзе.

Но ни подарки, ни убеждения влиятельных родственников не могли заставить Кучук-бея расстаться с положением почти независимого владетеля одного из важнейших пунктов на всем восточном побережье Черного моря. К тому же турецкое правительство, встревоженное известиями о намерении Арслан-бея абхазского сдать нам Сухум и о стремлениях наших завладеть крепостью Поти, поспешило прислать сюда своих эмиссаров, которые подарками и щедрыми обещаниями поддержки со стороны Порты старались воспрепятствовать намерениям Арслан-бея и возбуждали упорство Кучук-бея. Последний обращался даже к соседним турецким владетелям «с просьбой вспомогательных войск для защиты крепости и нападения на Редут и Мингрелию».

Видя бесполезность дальнейших переговоров и «ласкательств» с Кучук-беем, генерал-майор князь Орбелиани решил овладеть кр. Поти открытой силой, тем более что, по имевшимся у него сведениям, гарнизон крепости не превышал 400 человек.

12 августа 1809 г. поздно вечером из Редут-кале выступил под начальством князя Орбелиани отряд из шести рот Белевского полка, одной роты 9-го егерского полка, 50 казаков, пяти орудий и направился по потийской дороге к переправе через реку Рион, куда и прибыл на другой день, 13 августа. Здесь к отряду присоединилась гурийская, мингрельская и абхазская милиция под предводительством преданных нам князей.

Дорога к крепости шла по левому берегу Риона, среди дремучих лесов и непролазных болот, широкой полосой тянувшихся вдоль Черного моря – от реки Чурук-су до реки Кодора. Лившие перед этим дожди и вызванный им разлив реки настолько испортили эту узкую и топкую тропу, что не было никакой возможности двигаться по ней с тяжестями и особенно с артиллерией.

Поэтому Орбелиани решил спустить свой отряд к крепости на плотах. Для прикрытия этой операции еще 13 августа, в день прибытия отряда к Риону, были переправлены на левый берег последнего три роты пехоты с мингрельской и абхазской милицией под начальством майора Щелкачева, коему приказано было подойти к крепости и, заняв верстах в трех от нее крепкую позицию, обеспечить высадку там с плотов остальных сил отряда и артиллерии.

Одновременно с этим по правому берегу Риона отправлен был с одним шестифунтовым орудием инженер-подпоручик Фрейман с тем, чтобы поставить это орудие против крепости и обстреливать ее форштадт фланговым огнем. Таким образом, под прикрытием авангарда Щелкачева и одноорудийной батареи Фреймана главные силы князя Орбелиани благополучно спустились на плотах к крепости и стали биваком верстах в трех от форштадта, выставив гурийскую милицию «с малым подкреплением казаков» к ур. Миртогау, «не допустить неприятеля, ежели бы оный покусился сделать из Батума сикурс». На другой день, 14 августа, был взят форштадт, «по потерянии убитыми 8 человек и 12 ранеными из мингрельцев и абхазов, без потери одного солдата».

Таким образом, не прошло и двух полных суток с момента выхода генерал-майора Орбелиани из Редут-кале, как он уже стоял непосредственно перед стенами Поти. Казалось бы, что еще в тот же вечер можно было покончить с этой крепостью одним ошеломляющим штурмом.

Но тут, под самыми ее стенами выяснилось, что сила этой крепости и средства ее обороны далеко превосходили те сведения, которые имел об этом князь Орбелиани. Как это могло случиться, имея в виду долговременные отношения наши с Кучук-беем и неоднократные командировки к нему доверенных нам лиц и в том числе подполковника князя Эристова, решить, конечно, трудно. Но факт этот подтверждается свидетельством самого князя Орбелиани, писавшего Тормасову: «Не имея настоящего плана о положении крепости, никогда я не думал найти ее столько крепкою, снабженною пушками, гарнизоном и снарядами, сколько теперь вижу».

Объясняя далее мотивы, по которым пришлось отказаться от штурма после взятия форштадта, Орбелиани пишет: «Заняться же было решительностью жребия крепости нельзя, с надеждой на удачу и при несчастном штурме я обратил бы на себя всех соседственных народов, которые смотрели на сию участь. Притом же крепость так высока, что нельзя ручаться, чтобы потери не случилось важной, а я, всегда сберегая людей, не хотел и одного солдата потерять без пользы».

Не решившись на штурм Поти, генерал-майор князь Орбелиани приступил к ее осаде. Обложение приморской крепости только с суши само по себе не обещало верного успеха. Положение же нашего отряда осложнялось еще всегдашней возможностью появления турецких подкреплений со стороны Батума и необеспеченностью тыла. Об этом свидетельствует и сам князь Орбелиани, говоря: «За всем сим, я того не думал, чтобы столько найти неприятелей, сколько оказалось их даже в мингрельских князьях Гуриеле и Манучаре Дадиани – а особливо в первом, которые, угождая высочеству (царю Соломону имеретинскому), стремились нанести мне несчастие и, бунтуя народ Мингрелии, отвлекали оный от блокады».

Но особенно важное обстоятельство, отягчающее положение осадного отряда, заключалось в том, что главнокомандующий – генерал Тормасов решительно ничего не знал о предприятии генерал-майора князя Орбелиани.

«Осада сия, – писал Тормасов графу Румянцеву, – продолжается уже более месяца, хотя я генерал-майору князю Орбелиани никогда сего не предписывал, а поручал ему только достать оную (крепость) посредством денег, склонив на сдачу нам, или когда найдет верный случай сорвать оную чрез нечаянное нападение».

О своем намерении овладеть крепостью Поти открытой силой князь Орбелиани донес Тормасову рапортом только 12 августа, то есть в день выступления из Редут-кале. Известие же об осаде крепости дошло до главнокомандующего более месяца спустя после ее начала. И Тормасов только 24 сентября мог выразить по этому поводу князю Орбелиани свое недоумение.

«Сообразив неудобства, – писал Тормасов, – чтобы без главной помощи со стороны моря можно было овладеть крепостью Поти и преодолеть упорство гарнизона одним отрядом с сухого пути, с той решимостью, которую вы уже исполнили, подступив у крепости Поти с одной сухопутной стороны, за неприбытием военного фрегата к мингрельским берегам, я должен заключить, что ваше сиятельство, по местным нашим сведениям, имело твердую уверенность на благополучный успех овладеть крепостью, не затмив славы оружия Его Императорского Величества и чрез неудачу не умножив гордости в неприятеле и без того кичливом».

Насколько правдоподобны были эти «местные сведения», можно уже судить по тому представлению, которое имел начальник отряда о крепости Поти до ее личной рекогносцировки. Но еще большие неожиданности встретились в вопросах продовольствия отряда и в особенности снабжения войск боевыми припасами. Скудость местных средств не давала возможности основать на них довольствие отряда. Подвоз же провианта при недоброжелательном отношении к нам некоторых мингрельских князей был сопряжен с немалыми затруднениями.

И только «неограниченная преданность к России» самой правительницы Мингрелии выводила отряд из тяжелых затруднений. Княгиня Нина «снабжала наш отряд несколько раз порцией, поставляла всегда рабочих людей, сколько оных ни было требовано, без всякой оплаты и из единого своего усердия». Недостаток артиллерийских снарядов был настолько велик, что «заставил меня доносить князю Орбелиани изыскать способ лить медные ядра со старых пушек и колоколов, доставляемых ко мне правительницей Мингрелии и князем Леваном Дадиани, в доказательство их усердия к всемилостивейшему нашему Государю Императору».

Получив донесение о начавшейся осаде Поти, Тормасов ясно видел, что прекратить эту осаду, приказав князю Орбелиани отступать обратно в Россию, значило бы окончательно подорвать наш престиж на всем побережье Черного моря. Поэтому главнокомандующий, сделав Орбелиани упрек в превышении данных ему полномочий, предоставлял довести предприятие до конца, говоря, что «теперь остается только, чтобы ваше сиятельство при помощи Божией скорее совершили сие дело с желаемым успехом».

Но успеху этому препятствовали, во-первых, позднее получение сведений о состоянии и нуждах осадного отряда, а во-вторых, восстание в Имеретии, прервавшее сообщение Грузии с Мингрелией. Высланный из Тифлиса транспорт с артиллерийскими снарядами был у села Квеши в лесу окружен имеретинцами, и слабое прикрытие в 60 человек, устроив быстро засеку, в течение нескольких дней мужественно отбивалось, пока не подошло подкрепление, рассеявшее мятежников.

Фото: Сергей КОРЕЦ

На усиление генерал-майора Орбелиани главнокомандующий отправил сначала две роты кабардинского и одну роту 9-го егерского полков под начальством майора князя Орбелиани. А затем, в начале октября двинул два батальона Кавказского гренадерского полка под командой полковника Симоновича, коему было предписано: «Не останавливаясь в Имеретии и, прокладывая себе дорогу штыками, поспешать к Поти».

Но из подкреплений этих успели прийти вовремя лишь кабардинцы и егеря. Симонович же в начале ноября находился еще в Кутаисе. Поэтому всю тяжесть осады пришлось князю Орбелиани выдерживать почти исключительно своими собственными силами и средствами.

Большую помощь нашему слабому отряду оказывала милиция преданных нам князей Гурии, Абхазии и Мингрелии. Малолетний владетельный князь последней – генерал-майор Леван Дадиани, сопутствуемый старейшими иерархами Мингрелии – «первейшими» митрополитами Чкондидели и древним уже старцем Чаишели, «при всей опасности» находился безотлучно при нашем отряде, «исполняя, как доносил князь Орбелиани, с рачительностью все, что только мной от него требуется».

Сама правительница Мингрелии – княгиня Нина, «чтобы подать пример сыну своему и войскам мингрельским к твердости и верной службе, неоднократно с опасностью для жизни приезжала в войска, осаждавшие крепость, и даже находилась при работах, производимых в устроении батарей, каковой твердости духа и истинной преданности еще никогда не было здесь примера».

О гурийском князе Давиде Гуриеле генерал-майор князь Орбелиани доносил: «Человек сей с самого начала блокады усердствует во всех моих препоручениях и по справедливости достоин признательности начальства. Давид Гуриели пригласил вдовствующую свою сестру и многих дворян, которые были у меня в самой траншее единственно для того, чтобы дать влияние народу к неустрашимости и усердию».

Но энергия осаждающих не могла, однако, поколебать стойкость потийского гарнизона. Уже более месяца тянулась осада, не давая надежды на ее скорое окончание. Кучук-бей, осажденный лишь с суши, имел совершенно свободное сообщение с Турцией морем и выказывал редкое упорство обороны в расчетах на скорое прибытие выручки со стороны турок.

Тем более что твердость гарнизона поддерживалась происками царя Соломона имеретинского и владетельного князя гурийского – Мамия Гуриели, которые всячески побуждали Шериф-пашу – сераскира трапезундского – оказать помощь крепости и в залог единодушных действий с ним выдали ему даже аманатов. От царя Соломона – трех, а от Мамия Гуриели – шесть человек.

Уступая этим настояниям, Шериф-паша сначала выслал «на сикурс крепости не так важный отряд», который высадился 8 октября верстах в четырех от у. Миртогау, но был 20-го числа того же месяца прогнан обратно гурийской милицией князя Давида Гуриели, прикрывавшего, как сказано выше, наши осадные работы со стороны Батума.

Это обстоятельство побудило Шериф-пашу двинуться с главными своими силами к Поти, «кою неодолимые российские войска, облегши, держали в теснейшей осаде». 30 октября 1809 г. девятитысячный отряд турок высадился в 20 верстах от крепости. В ожидании присоединения к себе войск царя Соломона занял между реками Молтаквой и Григолети сильную позицию, прикрытую лесами, болотами и укрепленную еще засеками, батареями и окопами, которые турки быстро возвели на всех подступах к своему лагерю.

Известие о приближении Шериф-паши поставило наш слабый отряд в весьма тяжелое положение. Приходилось или снять осаду и, отказавшись от овладения крепостью, тем самым дать сильный толчок к подъему духа враждебных нам элементов всего края. Или же попытаться, оставив часть сил под стенами крепости для продолжения ее осады, с остальными идти навстречу Шериф-паше и разбить его ранее, чем он успеет усилиться войсками мятежных князей и имеретинского царя Соломона.

Но в случае неудачи этот последний план грозил полной катастрофой положения нашего в западных областях Закавказья. Полагаясь на доблесть своих войск, на испытанное уже усердие милиции и имея в виду, что внимание царя Соломона было отвлечено от событий в Мингрелии двумя батальонами Симоновича, пришедшими в это время в Кутаис, князь Орбелиани остановился на втором плане – не снимая осады, идти к Молтакве и разбить Шериф-пашу.

Но прежде чем приступить к осуществлению своего намерения, князь Орбелиани озаботился принятием мер, кои обеспечивали бы ему успех этого серьезного предприятия. Две роты Кабардинского мушкетерского полка с двумя орудиями под начальством майора князя Орбелиани были посланы на поддержку мингрельской, абхазской и гурийской милиции, стоявшей между Рионом и Молтаквой, в шести верстах от позиций турок.

В устье Риона была возведена батарея для прикрытия подступов с моря, а на особенно трудных местах дороги, ведущей вдоль берега к Молтакве, «учреждены пикеты, дабы при покушении турок прорваться в крепость на каждом шагу встречали они невозможность к тому». Вместе с тем, понимая, что положение турок в Гурии обеспечивается главным образом сообщничеством с ними владетельного гурийского князя Мамия Гуриели, генерал-майор князь Орбелиани, «зная нравы тамошнего народа», обратился к гурийскому митрополиту Джуматели, «многоуважаемому народом и весьма преданному нам», чтобы тот «отвратил от злоумышления князя Мамия Гуриели и со всем подвластным ему народом преклонил в содействие нам против самих же турок».

Фото: Сергей КОРЕЦ

Влияние митрополита на народ было столь велико, что гурийцы, недолго колеблясь, обещали ему действовать заодно с русскими. Князю Мамия Гуриели, оставленному таким образом своими подданными, ничего не оставалось, как присоединиться к гласу народа, и он обещал атаковать турок с тылу, со стороны реки Григолети одновременно с тем, как русские поведут атаку с фронта. Хотя князь Орбелиани и не особенно верил в энергичную поддержку со стороны князя Мамия Гуриели, тем не менее он сознавал, что поведение гурийцев во всяком случае будет большой неожиданностью для Шериф-паши.

Поэтому, не желая давать времени гурийцам изменить своего решения, а туркам проведать о нем, князь Орбелиани, оставив незначительную часть своих сил в траншеях против крепости, с остальными выступил к реке Молтакве на рассвете 2 ноября, несколько часов спустя прибытия от Джуматели архимандрита Иосифа, привезшего в русский лагерь обещание гурийцев действовать против турок заодно с нами.

Подходя к лагерю Шериф-паши, князь Орбелиани услышал сильную перестрелку в тылу турок – то гурийцы честно выполняли данное нам обещание и внезапной атакой со стороны реки Григолети привели турок в такое замешательство, что те даже не оказали серьезного сопротивления мингрельской и абхазской милиции, переправившейся через реку Молтакву вброд, под прикрытием артиллерии майора князя Орбелиани.

Вслед за мингрельцами переправились на лодках наши главные силы со своей артиллерией и бросились без выстрела, прямо в штыки на фланговое турецкое укрепление. Одно орудие, два знамени и несколько пленных были трофеями этого первого удара. Стремительность его сразу привела турок в сильнейшее замешательство. Через несколько мгновений, объятые паникой, они бросились к морю в намерении сесть на суда и отплыть от берега. Но энергичное преследование велось неотступно по пятам за ними.

Тысячи потрясенного неприятеля столпились на берегу и бросались в море, торопясь сесть в лодки. Но последние не могли вместить всех рвавшихся к ним. В воде произошла кровавая свалка между своими же. Занявшие уже места в лодках рубили руки тянувшимся еще к борту, спешили отчалить от берега, где под русскими штыками гибли пытавшиеся сопротивляться. Многие лодки, «обремененные непомерным числом отчаявшихся людей, учинились жертвой моря со всем народом».

Наступившая темнота прекратила избиение турок, потерявших в этот кровавый день более 1500 человек убитыми, 300 пленными, одно орудие, двадцать четыре знамени и весь лагерь. Наши потери состояли из 70 человек убитыми и 240 ранеными. Большая часть из них пришлась на долю мингрельской и гурийской милиции.

«Сей новый блеск оружия нашего» служил «предзнаменованием покорения самой крепости Поти». С уничтожением турецкого корпуса Шериф-паши у потийского гарнизона была окончательно отнята надежда на выручку. Возвратившись к крепости, князь Орбелиани сообщил Кучук-бею об участи, постигшей шедшие к нему на помощь трапезундские войска, и потребовал сдачи.

Но Кучук-бей, не веря первое время известиям о полном разгроме Шериф-паши, ответил отказом. Тогда Орбелиани стеснил еще более осаду и, возведя возвышенную батарею, начал ежедневно усиленно бомбардировать внутренность города. «Победив главного неприятеля», начальник осадного отряда был уверен, «что крепость, приходя час от часу в тесное положение, достанется нам без важного урона». Уверенность же эта вселяла в осаждающих упорную настойчивость, и князь Орбелиани категорически доносил Тормасову: «Предприняв оную осаду, не отойду без покорения крепости».

Между тем Кучук-бей, удостоверившись в участи шедшего к нему на помощь турецкого корпуса Шериф-паши и видя энергию осаждающих, приступивших даже к заготовке штурмовых лестниц, решил войти в переговоры о сдаче. Тем более что получились сведения о скором прибытии в подкрепление князю Орбелиани полковника Симоновича с двумя батальонами кавказских гренадер. Утром 12 ноября явился в наши траншеи посланец Кучук-бея с просьбой последнего прислать в крепость одного из родственных ему князей Шервашидзе для ведения переговоров об условиях сдачи. Условия эти были выработаны в течение последовавших двух дней. Утром 15 ноября Кучук-бей торжественно поднес князю Орбелиани ключи от города.

По условиям сдачи турецкий гарнизон, состоявший из 272 человек, оставив 34 пушки, «военные снаряды, провиант и все имущество, в крепости заключавшееся, отплыл в Трапезунд. Русские же войска в тот же день, 15 ноября с распущенными знаменами и музыкой вступили в крепость, уже трижды перед тем видевшую под стенами своими безуспешных русских генералов – Тотлебена, Сухотина и Рыкгофа.

Таким образом, возвещал Тормасов, «сия крепость, важнейшая по своему местоположению и укреплениям, связующая беспрепятственное сообщение Мингрелии с Тавридой и пресекшая все пути туркам в том краю увлекать в плен утесненный ими мингрельский народ, исповедующий христианскую веру, и обращаться в богопротивном пленнопродавстве, повергла себя в вечное подданство Всероссийской империи».

Виновник этого успеха – генерал-майор князь Орбелиани награжден был золотой, украшенной бриллиантами шпагой с надписью «За храбрость».

По занятии крепости было тотчас же приступлено к исправлению и усилению ее укреплений в видах обеспечения от возможной попытки со стороны турок снова завладеть этим важным пунктом. Опыт пятилетнего пребывания нашего в Редут-кале показал, какую строгую и непрестанную бдительность необходимо иметь гарнизону укрепления, расположенного среди дремучих лесов, подходящих со всех сторон почти непосредственно к самим валам. Такой же характер имели и ближайшие окрестности Поти. Поэтому первым распоряжением князя Орбелиани было приказание вырубить лес вокруг крепости на пушечный выстрел.

Застучали топоры, и вековые гиганты, под сенью которых гнездились мрак невежества, насилие, жестокость, распростерлись на земле, чтобы пропустить больше солнечного света на победно веявшие над крепостными стенами лучезарные знамена Белого Царя.

Продолжение следует.