14 октября, 2013

Большая Кавказская война (31)

Продолжение.

Начало в № 5 за 2008 г.

Потерпев неудачу в Карабахе, Аббас-Мирза потянулся вверх по Араксу в намерении пройти в Эриванское ханство. Отсюда он имел в виду вторгнуться в Карталинию совместно с турками через Памбак и Шурагель, в то время как царь Соломон, поддерживаемый союзниками, двинется туда же из Имеретии, а царевич Александр возбудит восстание в тылу наших войск.

В прокламациях, разосланных по этому поводу наследником престола из Нахичевани, население Грузии призывалось «прикрепить подол старания к поясу» и, собрав ополчение, «решиться на помощь высокосановным принцу Александру и имеретинскому царю Сулейману-хану в ожидании прибытия победоносной армии Ирана».

Но турки, видимо, не желали брать на себя инициативу военных действий и с обычной азиатам осторожностью выжидали результатов первоначальных действий персиян. «Ахалцыхский паша, – доносил по этому поводу Тормасов, – не предпринимает ничего против Грузии, ожидая военных действий от персиян, а те такими же глазами смотрят на ахалцыхского пашу и ожидают, чтобы я, занявшись ахалцыхскими войсками, не мог усилить тех отрядов, которые против них поставлены».

В ожидании разъяснения окончательных намерений наших противников Тормасов, возвратившись к этому времени из Елизаветполя в Тифлис, держал свои войска (около восьми батальонов) у Саганлуга, «в совершенной готовности на все, ожидая со дня на день, что обстоятельства заставят в какую-нибудь сторону делать движение».

Персияне между тем продолжали сосредоточиваться на Абарани, у Карниара. Здесь они стояли двумя лагерями. В передовом лагере находилось 8 тысяч отборной конницы Гуссейн-Кули-хана эриванского. Во втором стояли 10 тысяч бойцов под началом одного из сыновей Баба-хана, Али-шах-заде.

Против них на расстоянии около 70 верст, на границах Памбакской и Шурагельской областей, прикрывая последние, стоял отряд генерал-майора Портнягина.

Численность его составляла 3889 человек при 18 орудиях.

Слухи о готовившемся нашествии персиян и турок производили удручающее впечатление на пограничное население. Жители покидали свои дома и либо уходили в глубь страны, в более безопасные места, либо прибегали со всем имуществом под защиту наших постов.

Такое настроение в связи с продолжавшимся усилением персидских войск против Памбакской области у Абарани вынудило главнокомандующего предписать генерал-майору Портнягину перейти в наступление, атаковать персиян, рассеять их и водворить, таким образом, спокойствие в наших областях, соседних с Эриванским ханством.

Но Портнягин не находил возможным исполнить это предписание. «Дальнее расположение персиян на Абарани, – доносил он, – предполагает мне невозможность разбить их. Соединить же отряд, с которым бы я мог отойти от постов к месту расположения неприятельского лагеря, не иначе возможно, как ослабив посты, на которые персияне, обошед противу их идущих, могут напасть. Так как сильные конные персидские пикеты близки от нас, то при первом же нашем движении персияне могут и лагерь свой перенести далее к Эривани».

Нерешительность Портнягина и желание тщательнее прикрыть наши границы со стороны Ахалцыха и Эривани вынудили Тормасова выступить в ночь с 11 на 12 августа 1810 года из Саганлуга и перейти к реке Цопи. В то же время главнокомандующий приказал правителю Грузии генерал-майору Ахвердову иметь зоркое наблюдение за боржомским ущельем и карельскими проходами, а в Карталинию послан был с двумя эскадронами нижегородских драгун, 50 егерями, 65 казаками и двумя орудиями генерал-майор Сталь.

Последнему предписывалось принять начальство над всеми войсками, расположенными в Карталинии, и не теряя времени, немедленно занять главнейшие пункты, через которые неприятель мог бы пройти в нее. Для большего удобства в достижении этой цели Сталю был подчинен батальон 15-го егерского полка, стоявший под командой полковника Печерского у Цалки и прикрывавший борчалинскую дистанцию. Вместе с тем Сталю предписывалось непременно тотчас же восстановить верное сообщение с Имеретией через Зедубан или через Али.

В таком положении Тормасов ожидал выяснения дальнейших намерений наших противников.

Между тем в начале августа генерал-майор Портнягин получил известие, что Гуссейн-Кули-хан эриванский выступил с пятью тысячами конницы из Карниара. Он и направился кружным путем, «через внутренность Баязетского и Карсского пашалыков», к Магизберду. Откуда Гуссейн-Кули-хан намеревался, присоединив к себе две тысячи куртинцев и войска Кара-бека, пройти в Ахалцых и по пути «сделать нападение на Шурагель».

Это известие заставило генерала Тормасова поспешно перейти от Цопи к Квеши – недалеко от Цалки с тем, чтобы «занять такое место, с которого удобно было бы обращаться во все стороны, вспомоществуя Карталинии, содействуя отряду на Цалке, расположенному против самой ахалцыхской границы. И в случае надобности прямой дорогой сделать то же движение к Эривани для содействия войскам, в Памбаке и Шурагеле находящимся».

Одновременно с этим Портнягин с отрядом в 800 человек при четырех орудиях выступил из Амамлов для прикрытия Шурагели и расположился между Артиком и Гумрами. Здесь, однако, он узнал, что Гуссейн-Кули-хан 11 августа прибыл в местечко Зарушад, в 20 верстах от Карса.

Хан намеревался после свидания с карсским пашой идти «сколько можно поспешнее» через Ахалцых в Имеретию, где «по известиям, доставленным в Карс, войска российские, особенно в Кутаисе находящиеся, имеют от имеретин большой урон и всякая помощь из Грузии им прервана».

Желая угрожать карсским союзникам Гуссейн-Кули-хана, Портнягин перешел на Арпачай, к Гумрам, поручив прикрытие Памбакской области полковнику князю Уракову.

Персияне, стоявшие в это время в числе около 10 тысяч бойцов у Карниара, под начальством Али-шах-заде, узнав о передвижении главных сил Портнягина к Арпачаю, предположили, что граница Памбакской области осталась совершенно открытой. Желая воспользоваться этим и в то же время отвлечь внимание наше от Гуссейн-Кули-хана, персидская конница сделала нападение на Артик.

Портнягин в это время только что пришел в Гумры. Спустя всего лишь час он услышал пушечные выстрелы со стороны Артика и немедля двинулся обратно к этому пункту. Горящие вокруг последнего поля свидетельствовали о вражеском нашествии, но самих персиян Портнягин уже не застал. Отбитые полковником князем Ураковым, они спешно отошли к Карниару. Предвидя возможность повторения подобных налетов персидской конницы, сжигавшей только что собранный хлеб, Портнягин расположился у Амамлов с тем, чтобы «прикрыть уборку полей в Памбаке».

Тем временем Гуссейн-Кули-хан в середине августа подошел к Ахалкалакам, где предполагал соединиться с войсками Шериф-паши ахалцыхского, обещавшего прислать в помощь персиянам до 17 тысяч человек. Но прошло более двух недель, а к хану эриванскому ниоткуда не приходило никаких усилений.

Шериф-паша, не рассчитывая на прочность своего собственного положения в Ахалцыхе, не рисковал покидать последний. Карсский паша, «будучи бессилен, удалялся содействием персиянам», боясь, чтобы русские не пошли на Карс. Сераскир эрзерумский «расставил в селениях по эту сторону от Эрзерума свое войско не столько для пособия персиянам, сколько дабы подать при нашествии русских помощь Карсу». Положение Гуссейн-Кули-хана, предоставленного своим собственным силам, становилось весьма затруднительным. Он, будучи «весьма недоволен Шериф-пашой», писал Аббас-Мирзе в Нахичевань, что если не получит от турок помощи до наступления холодов, то вынужден будет возвратиться обратно в Эривань.

Фото: Сергей КОРЕЦ

Этим-то отсутствием единодушия среди союзников и решил воспользоваться генерал Тормасов с тем, чтобы окончательно разрушить надежды персиян на совместные с турками действия против Грузии. С этой целью он сформировал легкий отряд из двух батальонов 9 и 15-го егерских полков, пяти орудий, двухсот казаков и 150 человек татарской конницы. Поручив его генерал-квартирмейстеру маркизу Паулуччи, предписал последнему в три форсированных перехода напрямик дойти до Ахалкалак, разбить персиян и возвратиться назад, покончив всю экспедицию не более как в десять дней.

Предприятие это было далеко не из легких. Приходилось пройти через снеговой хребет Самсар, считавшийся в это время года уже непроходимым, и с незначительным отрядом, едва превосходившим тысячу штыков и сабель, атаковать в десять раз сильнейшего противника, располагавшегося к тому же в пяти верстах от Ахалкалак, «под протекцией крепостных выстрелов».

Но начальник отряда маркиз Паулуччи и командовавшие его батальонами шефы егерских полков Лисаневич и Печерский принадлежали к числу военачальников, знавших секрет победы и благодаря этому умевших с ничтожными силами громить сильнейшего противника.

1 сентября Паулуччи выступил из Думанис и после трудного похода по снеговым горам 3-го числа прибыл в местечко Ганзу, находившееся в 26 верстах от крепости Ахалкалак. Здесь Паулуччи узнал, что в Ахалкалак прибыли две тысячи левантских турок Сулейман-бека и что сам Шериф-паша приезжал в Ахалкалак на свидание с Гуссейн-Кули-ханом. Паулуччи понимал, что после этого свидания всякий лишний день мог или усилить персиян ахалцыхскими войсками, или заставить их отойти обратно к Эривани.

Известие о скором уходе персиян от Ахалкалак подтвердилось новым донесением, полученным 4 сентября в два часа утра. Поэтому Паулуччи в тот же день в пять часов пополудни, выступил из Ганзы по направлению к Ахалкалак. Холодный дождливый осенний день сменился еще более ненастной ночью. Но это только содействовало успеху предприятия. Непроглядная темнота скрывала небольшой отряд, который под шум дождя и завывание ветра в строжайшей тишине обходил прямо по степи неприятельскую крепость, направляясь к персидскому лагерю. Лисаневич со своим батальоном – на правый фланг его, а Печерский – на левый. Лагерь, убаюкиваемый дождем и ненастьем, погружен был в глубокий предрассветный сон.

Вдруг в четвертом часу утра в каких-нибудь трехстах шагах от крайних палаток раздался залп из орудий и сотен ружей. Вслед за этим залпом загремело «Ура!», и потрясенный неожиданностью неприятель, не понимания, откуда происходит нападение, заметался по лагерю, беззащитно погибая под штыками егерей. Один лишь караул у ставки сердаря пытался было сопротивляться, но это привело только к поголовному истреблению его.

Сам Гуссейн-Кули-хан и царевич Александр при первых выстрелах выскочили из своих палаток. Не помышляя уже о сопротивлении, они бросились в глубокий обрывистый овраг, отделявший лагерь от крепости, и ускакали без одежды, почти нагие.

В этом же овраге искали себе спасение и обезумевшие персияне. Массами валились они с крутого берега и, толпясь внизу, расстреливались сверху нашими егерями. В это время комендант Ахалкалакской крепости приказал запереть все ворота и открыть огонь из орудий по персидскому лагерю, уже занятому нашими войсками. Первое разрушило проект Паулуччи, который имел в виду, заняв лагерь, отрядить 300 егерей с тем, чтобы они на плечах бегущих ворвались в самую крепость. Что же касается стрельбы из крепостных орудий, то она впотьмах не причиняла нам никакого вреда и скорее увеличивала смятение среди самих персиян. К рассвету все было кончено. 800 человек убитых и раненых персиян оставались на месте ночного побоища, 300 трупов лежали в овраге. Пленных не брали, «как по несоразмерности числа их с величиной отряда, так и потому, что таковое занятие не соответствовало ночному времени».

Редкий по азиатской пышности и богатству лагерь, небывалое количество драгоценностей, золота, серебра и оружия досталось победителям. Захваченное имущество было так велико, что из-за невозможности забрать его все половину уничтожили или бросили. «Добыча наших солдат, – доносил Паулуччи, – была чрезмерна как в деньгах, так и в других вещах». Тысячи лошадей и лошаков, разбежавшихся при первых выстрелах из лагеря, были перехвачены карапахами, жившими в деревнях вокруг крепости. Трофеями этого погрома было четыре знамени, «спасенных от истребления самого неприятеля и нашей татарской конницы, не знающей цены оных». В числе этих знамен было одно сераскирское с гербом Персии, хранящееся до сих пор в Петербурге, в Казанском соборе, в числе многих других трофеев, добытых доблестью русских войск на полях Европы и Азии.

С рассветом, когда орудийный огонь из крепости мог уже наносить потери, Паулуччи отвел свой отряд верст на десять назад и расположился у моста Ковурма (Гурма-Керпи). Здесь он оставался до 8 сентября, ежедневно посылая казачьи и милиционные патрули к Ахалкалакам, но ни один неприятель не осмелился оставить стены вышеозначенного места. Недостаток продовольствия, а в особенности желание возвратиться к главным силам в срок, определенный главнокомандующим, вынудили Паулуччи распустить свой отряд, причем 9-й егерский батальон, «который наиболее участвовал в удаче экспедиции», в десять дней прошел 295 верст: 136 – из Думанис до Ахалкалак и 159 – обратно в Хоченлы.

«Эта победа, – как доносил Тормасов, – в здешнем крае поверхность в полевом сражении, приобретенная нами с уроном всего 17 человек ранеными и 4 убитыми, имела весьма важные последствия. Победой этой не только было предупреждено весьма опасное для спокойствия Карталинии соединение в Ахалцыхе персидских войск с турецкими, но и поселена была сильная вражда между недавними еще союзниками. Гуссейн-Кули-хан с остатками своих войск, без одежды, оружия и продовольствия, отошел в Карсский пашалык, откуда умолял Аббас-Мирзу прислать ему свежих войск для отомщения Шериф-паше. Последнего персияне считали главным виновником постигшего их несчастья. Усилению вражды между персиянами и турками способствовало еще и то обстоятельство, что когда на другой день после поражения персиян Паулуччи отошел к Гурма-Керпи (Ковурма), то ахалцыхские карапахи и другие турецкие подданные бросили оставленный нами персидский лагерь и окончательно разграбили его, оставив персиян лишь с тем, в чем они успели бежать в ночь атаки лагеря.

«По мнению моему, – писал Тормасов, – сей последний поступок союзных турецких войск стоит другой победы, ибо подтверждаются известия одно за другим, что сердарь эриванский Гуссейн-Кули-хан, в унизительном положении поведший войска свои назад без оружия, вместо конницы сделавшиеся пехотой, приписывает всю свою неудачу несдержанию слова ахалцыхского Шериф-паши». Последний действительно только 6 сентября поутру прибыл в Ахалкалак с 300 человек конницы, чтобы пособить сердарю собрать остатки его войск и доставить им способ возвратиться в Эривань. Союз персиян с удельными турецкими владельцами рухнул столь быстро, что, например, магизбердский Кара-бек, потеряв под Ахалкалак 100 человек, на другой же день, 5 сентября ушел обратно в свой пашалык, проклиная персиян и ахалцыхского пашу.

Фото: Сергей КОРЕЦ

Таким образом, «неслыханное в здешнем крае поражение», нанесенное под Ахалкалак персиянам, расстроив окончательно союз их с Турцией, разогнало грозу, собиравшуюся над Карталинией. Относя этот успех к «искусным распоряжениям» начальника отряда маркиза Паулуччи и доблести войск, находившихся под его начальством, Тормасов испрашивал высочайшего воззрения на подвиги их. За ахалкалакскую победу генерал-майор маркиз Паулуччи получил две награды: чин генерал-лейтенанта и орден Святого Георгия 3-го класса. Полковник Лисаневич, о котором Паулуччи писал Тормасову, что «есть польза государю императору довести такого чиновника до такой степени, в коей мог бы он более иметь случая один командовать частями и пользоваться надобными главного начальства поручениями» произведен был в генерал-майоры. Майору 9-го егерского полка Реуту пожалован орден Святого Георгия 4-й степени. Сам Тормасов получил алмазные знаки ордена Святого Александра Невского.

В то же время государь император повелел объявить об ахалкалакской победе в приказе по армии. «Знаменитая победа, – говорилось в нем, – одержанная на границе Карталинии 5 сентября над десятитысячным корпусом персиян и турок, едва ли не одним российским воинам была возможна. Такой необыкновенный подвиг должен послужить примером потомству в том, что храбрость, труды и усердие заменяют численность войск, побеждают природу и торжествуют над многочисленнейшим неприятелем».

Командируя генерал-майор маркиза Паулуччи в пределы Ахалкалакского пашалыка разбить стоявшего у Ахалкалак Гуссейн-Кули-хана, Тормасов предписывал в то же время и Портнягину «сделать наступательный удар» на стоявшие у Карниара войска Али-шах-заде. Предприятие это надлежало подготовить в непроницаемой тайне, исполнить с быстротой и, обратив персиян в бегство, «произвесть беспокойство в Эриванской области, но, не загоняясь далеко в неприятельские границы, возвратиться назад». Кроме того, Портнягин должен был, «управившись с Али-шах-заде», постараться отрезать Гуссейн-Кули-хану путь отступления из пределов Турции, не стесняясь даже в случае надобности «врезаться в карсские границы и попугать сердаря порядочно».

Но Портнягин и на этот раз не решился отойти на 70 верст от прикрывавшихся им границ, несмотря на то, что расстояние это при энергии и искусстве можно было бы пройти в один переход, как это делали не раз, даже при более трудных условиях, Котляревский, Карягин, Лисаневич и другие бичи персидских полчищ.

«Не превосходство сил Али-шах-заде, – доносил Портнягин Тормасову, – удерживало меня разбить его, но единственно дальнее его расположение лагерем от границ здешнего края, куда я не решился идти единственно от предположений, что персияне, обошед отряд, противу их идущий, не кинулись бы на посты, которые по обширности своей требуют большого прикрытия, а с малым числом, не могши противостоять превосходной силе, могут быть и сорваны».

Однако сами персияне вывели Портнягина из того выжидательного положения, в котором находился он на линии памбакской границы. В последних числах августа прибыл наконец в Эривань Аббас-Мирза, приведя с собой из Нахичевани около 13 тысяч войск. Желая, вероятно, возбудить большую энергию в своих турецких союзниках и в то же время отвлечь внимание наше от действий Гуссейн-Кули-хана в Ахалцыхском пашалыке, Аббас-Мирза приказал Али-шах-заде произвести нападение на Артик.

Получив об этом известие, Портнягин в ночь на 5 сентября выступил из Амамлов с отрядом в 500 человек Саратовского мушкетерского полка, 140 драгун, 100 казаков, 35 человек казахской конницы, с 4 орудиями, намереваясь усилиться еще с постов Шурагели, а затем «искать сразиться с персиянами, равномерно и при проходе сердаря, если удастся, дать сражение».

Но встретиться с персиянами Портнягину не удалось. Значительная партия их, уничтожив у Артика несколько полей с хлебом и отогнав скот, ушла обратно к Абарани. В Артике Портнягин нашел лишь грузинского царевича Теймураза, добровольно возвратившегося с пятью дворянами из Персии, где он «начальствовал всею персидской артиллерией». Этот беглый царевич, причинивший нам немало вреда своей агитаторской деятельностью, неожиданно явился в Артик к князю Уракову с изъявлением покорности и с просьбой препроводить его в Тифлис к главнокомандующему. Просьба эта была охотно уважена, и Тормасов принял беглеца «со всей вежливостью и благосклонно», назначил ему на содержание по 300 рублей в месяц и сверх того выдал единовременно 200 рублей для покупки необходимых ему вещей «по уважению тому, что царевич выбежал к нам налегке и без всякого экипажа». Вскоре затем Теймураз по собственному его настоянию был отправлен в Петербург, «желая лично пасть к стопам его императорского величества для испрошения себе милостивого прощения за сделанный им побег в Персию».

Едва генерал-майор Портнягин ушел от Амамлов к Артику, как Аббас-Мирза снова выслал шеститысячный отряд для нападения на Амамлы. Портнягину пришлось обратно торопиться к этому последнему пункту. Но опять он не застал здесь персиян. Отбитые амалинским гарнизоном, они ушли к Абарани ранее прихода Портнягина.

Вообще деятельность последнего в персидской войне 1810 года сводилась исключительно к тому, что он неустанно гонялся с пехотным резервом за конными персидскими партиями, быстро налетавшими на посты памбакской линии. Как только Портнягин спешно выходил на помощь атакованному посту, персияне уже нападали на пункт, из которого он только что вышел. Приходилось, не сделав ни одного выстрела, торопиться назад с тем, чтобы и здесь уже не застать быстрого и подвижного противника. В этих форсированных скитаниях от одного поста к другому, по линии самой границы, ни разу не было видно стремления пройти глубже по неприятельской территории, чтобы отрезать путь отступления зарвавшейся неприятельской партии. И персияне почти безнаказанно выжигали в окрестностях наших памбакских и шурагельских постов хлеб, угоняли скот и благополучно уходили ранее, чем поспевал Портнягин. Из-за такой системы защиты наших пределов он не мог ни содействовать разгрому персиян у Ахалкалак, ни вторгнуться в это время в Карский пашалык, ни отрезать путь отступления Гуссейн-Кули-хану эриванскому.

Узнав о поражении последнего, Аббас-Мирза приказал Али-шах-заде вторгнуться в Шамшадиль с тем, чтобы отвлечь внимание наше от Карсского пашалыка, по которому в самом бедственном состоянии отходили от Ахалкалак к Эривани остатки войск Гуссейн-Кули-хана. Кроме того, рассчитывая на полный успех вторжения в совершенно оголенную от наших войск шамшадильскую дистанцию, Аббас-Мирза надеялся поднять этим дух персиян, терпевших до сих пор одни лишь поражения на всех театрах: и в Карабахе, и в Памбаках, и в Ахалцыхе.

Шамшадильская дистанция имела для нас важное политическое и стратегическое значение. Она прикрывала Елизаветполь со стороны озера Гокчи, мимо которого через дилижанское ущелье шла единственная дорога от Эривани. На прочное занятие этой горной страны и привлечение к нам воинственного населения шамшадильских татар обращалось серьезное внимание еще со времен Цицианова. После овладения Ганжей в дзегамском ущелье всегда содержалось нами две роты 17-го егерского полка. Но события 1810 года, вызвавшие сосредоточение в Карабахе всех трех батальонов означенного полка, оставили шамшадильскую дистанцию без наших войск. Поддержание спокойствия и безопасности этой дистанции легло, таким образом, на местного моурава, молодого офицера 17-го егерского полка штабс-капитана Ладинского.

Участник подвигов Карягина, запечатленных тяжелой раной под Шамхором, Ладинский с 1805 года исполнял в Шамшадиле разные поручения начальства. Наблюдательный и способный, он быстро изучил язык, нравы и обычаи шамшадильских татар, а твердое бескорыстие и способность во всяком деле применяться к образу мыслей и нравам населения завоевали Ладинскому глубокие симпатии шамшадильцев и дружбу не только агаларов, но и самого султана Насиб-бека. Эти лица, как «участники блага народного», в феврале 1810 года изложили Тормасову заслуги Ладинского и, несмотря на то, что последнему было едва 24 года, просили об определении его в Шамшадиль моуравом. «Снисхождение на наш доклад, – писали по этому поводу султан и агалары, – будет достоверным знаком содержания нас в высшей милости, которую потщимся по век заслуживать и свято сохранять».

Тормасов согласился. В новой ответственной должности Ладинский с первых же шагов проявил усердие и энергичную распорядительность. С уходом из Дзегама егерских рот защита Шамшадиля ложилась на само население. Шамшадильские татары, храбрые по натуре и притом сохранявшие непоколебимую нам верность и усердие, представляли прекрасную конницу, не раз в составе наших отрядов бившую персиян. Этим-то богатым материалом и воспользовался Ладинский для защиты дистанции со стороны Эривани.

Получив 5 сентября 1810 года известие о намерении персиян вторгнуться в Шамшадиль и Казах, чтобы отсюда прорваться к Елизаветполю, Ладинский вооружил все население, укрепил Кыз-Каласи – местопребывание моурава, занял удобные места по всем речным долинам, а дороги, ведшие из Эривани, преградил засеками так, «чтобы с трудностью и пешему пройти было можно». Оставалась свободной одна лишь ясаманская дорога, выводившая в Чардахлу, где стоял в это время отряд Небольсина.

10 сентября шесть тысяч персиян Али-шах-заде вошли в Шамшадиль. Благодаря «усердию и распорядительности» Ладинского татары не только оставались в непоколебимой верности нам, но встретив 12 сентября неприятеля у Дзегама, стойко защищались в течение двух суток, отражая нападения многочисленного противника. Потерпев неудачу, персияне отошли от Дзегама и потянулись к чардахлинской дороге. Небольсин отправил для преследования их с фронта две роты Троицкого полка с тремя орудиями и 30 казаками, а сам двинулся наперерез и встретил отступавшего противника на реке Джагоре. Взятые с двух сторон, персияне 14 сентября были разбиты и обращены в бегство, причем шамшадильская конница под начальством «отважного и распорядительного моурава Ладинского» бросилась преследовать неприятеля и одна гнала его на протяжении 18 верст. В самой узкой части ясаманского ущелья бежавшие персияне попали в заранее устроенную Ладинским засаду и потерпели здесь окончательное поражение. Более 400 неприятельских трупов заграждали узкую дорогу, весь обоз и множество лошадей достались победителям. За этот подвиг капитан Ладинский награжден был чином майора и орденом Святой Анны 2-го класса. Насиб-султан шамшадильский произведен был в капитаны, а многие агалары получили чины или медали за храбрость.

Так кончилась последняя попытка персиян в войну 1810 года вторгнуться в наши пределы. Потерпев ряд крупных неудач в Карабахе, не приобретя никакого успеха со стороны Эривани, потеряв окончательную надежду на совместные действия с турками, персидское правительство увидело себя вынужденным прекратить военные действия, тем более что и позднее уже время года не оставляло никаких расчетов на будущее. Приказав продолжать начатые еще в августе работы по укреплению Нахичевани и Ордубада, Баба-хан покинул местечко Уджан-чемен, из которого следил все лето за ходом военных действий, и отправился в Тегеран.

Наследник же престола Аббас-Мирза оставался пока в Эривани, бессильный предпринять что-либо против нас решительное. Наоборот, персияне серьезно ожидали появления наших войск под стенами Эривани или Нахичевани. Опасаясь вторжения нашего, персидское правительство прибегнуло к обычной своей уловке – к искательству мира. С этой целью мирза Безюрк по поручению Аббас-Мирзы обратился письмом к проживающему в Тифлисе армянскому патриарху Ефрему, прося его взять на себя посредничество в ведении мирных переговоров. Но эти искательства мира не привели ни к каким результатам и вскоре были оставлены самими же персиянами, как только последние удостоверились, что внимание Тормасова отвлечено от планов вторжения в пределы Персии подавлением волнений, вызванных происками тегеранского двора, внутри наших границ.

Продолжение следует.