13 октября, 2014

В поисках стратегической стабильности

Еще в феврале 2014 г. казалось, что отношения между Россией и ее ведущими западными партнерами, прежде всего Соединенными Штатами, будут развиваться по уже хорошо известной траектории. Полноценного партнерства в стратегической области не получилось, но и прежняя вражда ушла. Мир изменился и стал многослойным, так что даже державы, конкурирующие в военно-политическом смысле, не обречены на черно-белые отношения. Можно оставаться соперниками, при этом сотрудничать даже в деликатных и технологически существенных сферах. Символом такого подхода служило взаимодействие России и США в космосе. Несмотря на неровные политические отношения, НАСА и Российское космическое агентство исправно отправляли экипажи на Международную космическую станцию и вели работу по исследованию космоса, который несколько десятилетий назад был едва ли не главной ареной стратегического соревнования.

“ Украина может стать кубинским кризисом в том смысле, что решение этой проблемы способно запустить процесс большого дипломатического торга. Не о будущем этой страны, а о балансе интересов в целом ”

Кризис на Украине вернул атмосферу острого противостояния, от которой Россия и западные страны уже отвыкли с конца 1980-х годов. Сворачивание отношений затронуло и космос – 2 апреля НАСА объявило, что в связи с нарушениями Россией украинского суверенитета сворачивает сотрудничество с Москвой. При этом, правда, отмечается, что НАСА продолжит работы, связанные с функционированием МКС. В то же время в США начались дискуссии о том, как скорейшим образом восстановить в полном объеме собственную программу пилотируемых полетов, чтобы не зависеть от российских возможностей. Европейское космическое агентство пока воздержалось от резких заявлений. Но понятно, что если конфликт в Восточной Европе будет расширяться и углубляться, Европа не сможет противостоять давлению Соединенных Штатов.

Космос особенно показателен как индикатор международной атмосферы. В этой сфере стратегическое соперничество неразрывно связано с необходимостью глубокого же стратегического взаимодействия. Это глобальное пространство – зеркало большой политики во всех ее проявлениях. И в нем отражаются все те противоречия, которые так и не нашли разрешения за четверть века, прошедшую после окончания холодной войны.

Холодная война была уникальным периодом мировой истории. Уникальность его заключается в том, что соперничество двух равных по силе сверхдержав, оснащенных самым разрушительным в истории оружием, обеспечивало беспрецедентную стабильность международной системы. Ракетно-ядерный клинч, установившийся к началу 1960-х годов, обозначил границы коридора, из которого противники не выходили под угрозой всеобщего уничтожения. Это не предотвращало периферийных стычек, как правило, чужими руками (столкновение стран или групп, за каждой из которых стояла сверхдержава), но «мир во всем мире» сохранялся.

Центральный командный пункт Ракетных войск стратегического назначения Вооруженных Сил Российской Федерации. Фото: Вадим Савицкий

На рубеже 1980–1990-х гг. исчез именно этот феномен, но, как оказалось, характер отношений между основными оппонентами не изменился. Баланса не стало, поскольку США и Запад остались без самоустранившегося противовеса. Нового мирового порядка, который зафиксировал бы изменения и установил другие правила игры, не возникло.

«Мировые порядки» всегда в истории являлись следствием больших войн. Победители устанавливали правила. Так было в XVII веке после Тридцатилетней войны, в XIX веке после наполеоновской эпохи. Неудачная попытка закрепить систему взаимоотношений после Первой мировой войны привела через 20 лет ко Второй мировой, результаты которой и определили каркас системы, существующей до сих пор.

Холодная война была системным противостоянием, однако она не перешла в фазу вооруженного столкновения. И хотя понятно, чьей победой все закончилось, результат не был оформлен ни условиями капитуляции, ни иным официальным документом или даже солидной кулуарной договоренностью. Более того, победы как бы и не было, поскольку на уровне публичной риторики предпочитали говорить о выигрыше всех участников от завершения конфронтации.

Ключом к замку международных противоречий остается ядерный паритет. Фото: Георгий Данилов

На деле-то все понимали, кто выиграл, а кто проиграл. И вели себя соответственно, особенно победители. Однако «мирный договор» отсутствовал, то есть продолжали действовать правила, установленные в 1945 г. А мир быстро менялся: глобализация, подъем альтернативных центров экономической силы, эмансипация прежде периферийных держав. Итоги холодной войны стали по сути пересматриваться. Но и возврата к ситуации 1940–1980-х гг., естественно, быть не могло – слишком все преобразилось.

В описанных условиях настоящего сотрудничества в стратегических сферах, деликатных с точки зрения национальной безопасности, быть не могло. Россия и Америка, повторяя снова и снова, что противостояние закончилось, рассматривали друг друга как потенциальных противников. К тому же асимметричных – Россия, пережив коллапс, крайне нервно относилась к преимуществу США и старалась как-то сохранить и нарастить собственные возможности. Вашингтон же долго считал, что России потребуется очень много времени для восстановления, и попросту не принимал Москву всерьез. Когда же выяснилось, что Россия, к удивлению многих, восстановила способность к по-настоящему большой игре на мировой арене, реакция была вполне банальная – наказать Кремль, загнав Москву в изоляцию, обрубив прежде всего технологические контакты. Тем более что на Западе существует устойчивое представление, что Советский Союз пал прежде всего из-за фатального технологического отставания, неспособности перейти на следующий технологический уклад.

Было ли такое развитие событий безальтернативным? Существовала ли возможность перейти к полноценному сотрудничеству в стратегической сфере, преодолев инерцию противостояния холодной войны? Тем более что попытка была – в 2010–2011 гг. Россия и США/НАТО обсуждали взаимодействие в области, которая по праву считается «святая святых» национальной стратегической безопасности – противоракетная оборона.

Соперничество двух равных по силе сверхдержав (СССР и США), оснащенных самым разрушительным в истории оружием, обеспечивало беспрецедентную стабильность международной системы. Фото: Леонид Якутин

Ключом к замку международных противоречий (а этот ключ способен как отпирать, так и накрепко запирать замок) остается ядерный паритет. Что бы ни делали Москва и Вашингтон, материально-технической базой их отношений остается даже не просто сдерживание, а «гарантированное взаимное уничтожение». Потому что другого применения у тех несметных арсеналов, которые они накопили с 1960-х до конца 1980-х годов, а с тех пор поэтапно сокращают, просто быть не может. Никакая международная проблема не требует такого количества зарядов и ракет. Политическая логика того периода давно утратила силу, весь мир преобразился. Но с «железом» не поспоришь – логика арсеналов диктует свое, сколько бы Россия и США ни заверяли, что не считают друг друга врагами и противниками.

Ускоренно ликвидировать эти запасы не получится. Во-первых, стратегические ядерные силы – оружие прежде всего политическое и показатель статуса. От него никто просто так не отказывается. Это особенно относится к России, у которой ядерный арсенал – единственный из атрибутов прежней сверхдержавности. Но и в Вашингтоне идеалистов, которые фантазируют о «глобальном нуле», всерьез, кажется, не слишком принимают. Не говоря уже о том, что безвозвратно минули времена, когда два гиганта задавали тон в ядерной сфере. Распространение ядерного оружия потихоньку происходит, а китайский ядерный арсенал, пусть и кратно уступающий российскому и американскому, превращается во все более важный фактор по мере роста общего воздействия Китая на мировую обстановку. Ни Вашингтон, ни Москва не могут допустить, чтобы они оказались в одной «лиге» с Пекином, потому что тогда противовесов его влиянию станет еще меньше.

Идеи пятилетней давности о том, что логику гарантированного уничтожения пора преодолевать, базировались на том, что пошаговое сближение в стратегической сфере в конце концов сделает ядерное сдерживание России и Соединенных Штатов анахронизмом. И совместная работа над ПРО виделась политикам и дипломатам, настроенным на снижение противостояния, идеальным путем. Если бы этим занялись всерьез, рано или поздно встал бы вопрос о том, что направленные друг на друга ракеты откровенно абсурдны, коль скоро «противники» строят совместную защиту. Это долгий и трудный маршрут, успех которого мог бы быть возможен по мере осознания реальных угроз и Америке, и России в XXI столетии.

Фото: Вадим Савицкий

Однако на практике диалога не получилось. Несколько месяцев после саммита Россия – НАТО в декабре 2010 года эксперты всерьез работали и изучали возможность, насколько сопрягаемы подходы по ПРО между Россией и США. Многие с самого начала питали сомнения относительно самой принципиальной возможности договориться на этот счет, однако консультации проходили в довольно интенсивном режиме до конца весны 2011 года. Итог подвел в июне генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен – российские предложения о разделе зон ответственности и сопряжении систем неприемлемы, поскольку альянс не делегирует внешним партнерам обеспечение собственной безопасности. На этом, собственно говоря, содержательная дискуссия завершилась.

После этого предпринимались спорадические попытки найти не военно-технологическое, а политико-дипломатическое решение. Россия настаивала на юридических гарантиях ненаправленности ПРО против нее, а в какой-то момент даже не исключала возможность просто политической декларации на этот счет. Однако ни то, ни другое не состоялось. Что касается юридически обязывающего документа, по сути – нового договора по ПРО, взамен того, из которого Вашингтон вышел в 2001 году, шансы на прохождение его в сенате всегда были равны нулю. Любое «связывание рук» Америки встречает яростное сопротивление законодателей, тем более если речь идет о таком любимом детище республиканцев, как противоракетный щит. Кстати, в условиях острой политической борьбы в США, которая только обостряется на протяжении всего времени президентства Обамы, администрация не рискнула принять даже необязывающее политическое заявление.

Со своей стороны Вашингтон делал предложения, которые в основном сводились к повышению уровня прозрачности проекта и расширению доступа наблюдателей к его данным. Российскую сторону они не устраивали по понятным причинам – речь шла не о полноценной системе верификации, как, например, в прежних разоруженческих договорах, а скорее о демонстрационных шоу. В результате к осени стало понятно, что говорить больше не о чем, а короткая прощальная встреча Медведева и Обамы в Гонолулу осенью 2011 года окончательно зафиксировала отсутствие точек соприкосновения.

С тех пор отношения между Россией и США резко ухудшились, а с момента начала украинского кризиса воцарилась атмосфера почти холодной войны. И вопрос о противоракетной обороне как гипотетической возможности избежать возмездия тем более будет вновь и вновь возникать в повестке дня. И чем дальше отодвигать его серьезное обсуждение, тем острее он будет становиться и тем большее напряжение провоцировать. В конце концов напористое желание администрации Джорджа Буша запустить процесс размещения третьего позиционного района ПРО в Польше и Чехии, не обращая внимания на реакцию России, внесло немалый вклад в ту атмосферу, которая сложилась между Москвой и Вашингтоном к 2008 году и во многом подстегнула войну на Кавказе.

Кризис на Украине вернул атмосферу острого противостояния, от которой Россия и западные страны уже отвыкли с конца 1980-х гг.

Украинский кризис при этом напомнил о том, сколь значимую роль ядерное оружие продолжает играть как средство сдерживания. Не будь его, локальный кризис, наподобие того, что вспыхнул после переворота в Киеве, мог бы быть чреват прямым столкновением России и Соединенных Штатов. Наличие арсенала полностью исключает данный сценарий.

Вообще примечательно, что в связи с украинскими событиями многие вспоминают кризис более чем полувековой давности – Кубинский ракетный. Он тогда стал вехой, после которой и установились жесткие правила игры, действовавшие до конца 1980-х. Трения между двумя сверхдержавами нарастали с конца 1950-х годов. Апогея они достигли, когда советское руководство, возмущенное размещением американского ядерного оружия в непосредственной близости от границ СССР (Турция), решило ответить той же монетой и установить ракеты с ядерными боеголовками на Кубе. Вашингтон ввел морскую блокаду Кубы, пообещав силой остановить советские суда, везущие ядерное оружие на остров. Несколько дней величайшего нервного напряжения закончились благополучно. Кремль отказался от своего намерения, а Соединенные Штаты вскоре без лишнего шума демонтировали установки в Турции.

Кубинский кризис стал пиком холодной войны, потому что обозначил черту, которую противостоящие стороны не готовы перейти. После октября 1962 г. опасность ядерного столкновения качественно снизилась, а уровень ответственности элит, осознавших, на какой грани можно оказаться в случае авантюристического поведения, вырос. Само по себе понятие стратегической стабильности как залога устойчивого мира появилось именно тогда. Оно не избавило от бессмысленной гонки ядерных вооружений, когда наращивание потенциалов стало самоцелью, но почти гарантировало, что они не будут применены.

Двум главным игрокам было очень трудно о чем-либо договориться, но если они устанавливали правила – формальные или неформальные, то старались соблюдать их сами и следили за тем, чтобы так же вели себя остальные. Баланс сил постоянно корректировался методом взаимного тестирования – локальные столкновения в Азии, Африке, Латинской Америке, однако центральная площадка холодной войны – Евро-Атлантика оставалась стабильной.

Кубинский кризис доказал, что судьба планеты (и как физического тела, и как политической системы) находится в руках двух держав и они способны эту судьбу регулировать. Не идеально, но без фатальных последствий.

Наследие тогдашней ситуации до сих пор с нами. Прежде всего это ядерные арсеналы и инструменты контроля над ними. А также бесконечное обсуждение данной темы между Москвой и Вашингтоном. Однако главный компонент холодной войны уже в прошлом – то самое доминирование двух игроков, способных управлять мировой безопасностью.

Появляется все больше держав, которые претендуют на то, чтобы оказывать влияние на развитие международной ситуации. Прежняя блоковая дисциплина давно не работает, а страны, раньше подчинявшиеся грандам, ведут себя все более независимо. Узаконенное неравноправие (например привилегии пятерки постоянных членов Совбеза ООН или той же пятерки в рамках ДНЯО) вызывает растущее недовольство, тем более что самопровозглашенные «мировые лидеры» не выполняют своих обязанностей по стабилизации международной системы и урегулированию конфликтов. Совет Безопасности либо пребывает в клинче, либо принимает решения, основанные на размене интересов крупных держав.

Ядерное оружие остается важным фактором сдерживания. Как замечает Сергей Караганов, не будь его, беспрецедентно быстрое перераспределение сил в мире от традиционного Запада в пользу растущей Азии не происходило бы столь гладко. Всегда в истории сдвиги такого масштаба сопровождались войнами.

Риск острого противостояния тем не менее существует – в Тихоокеанском регионе, который заменил Атлантику в роли основной площадки мировой политики. Теоретически можно представить себе и азиатский аналог Кубинского кризиса, например кризис Тайваньский или связанный с претензиями КНР на право контролировать Южно-Китайское море. В случае роста напористости Китая США придется реагировать, дабы подтвердить собственную состоятельность как глобального лидера и дееспособность в глазах союзников в регионе. Изобилие территориальных споров в Восточной и Юго-Восточной Азии предлагает широкую палитру поводов к американо-китайской войне нервов наподобие той, которую 50 лет назад вели Вашингтон и Москва.

Благодаря ядерному оружию и опыту 1962 г. реальное столкновение крайне маловероятно. Правда, по мере неизбежного ядерного распространения психологический порог снижается, это оружие обретают страны, не столь готовые к изощренному политическому балансированию, как в свое время Соединенные Штаты и Советский Союз. Впрочем, пока ядерное оружие остается под контролем государств (любых, лишь бы состоятельных) – это управляемая ситуация. Хаосом грозит попадание в руки негосударственных субъектов, не несущих никакой ответственности. Это совсем не так легко, как показывают в голливудских боевиках, но не исключено.

Ситуация принципиально отличается от той, что была полвека назад. Нет субъектов, слово которых было бы законом, зато все больше тех, кто требует права на собственное слово. И непонятно, насколько последние осознают черту, которую 50 лет назад почувствовали Никита Хрущев и Джон Кеннеди. На России и Соединенных Штатах как обладателях крупнейших арсеналов лежит особая ответственность, но готовности к совместным действиям в этом направлении не чувствуется. Вообще, как это ни парадоксально, уровень взаимопонимания и даже взаимного доверия сегодня намного ниже, чем в холодную войну. Тогда действовали железные правила и ограничения. Сейчас все действуют наудачу и сами на ощупь определяют правила, не стараясь о них договориться.

Вопрос сохранения стратегической стабильности в новом мире, где противостояние многоуровневое и не биполярное, – предмет главной заботы во втором десятилетии XXI века. Холодная война, будучи системным противостоянием, не перешла в горячую фазу благодаря взаимному сдерживанию. Но по этой же причине она не завершилась формальным миром с договоренностью обо всех условиях и правилах игры. Украина может стать Кубинским кризисом в том смысле, что решение этой проблемы способно запустить процесс большого дипломатического торга. Не о будущем этой страны, а о балансе интересов в целом. Без этого невозможно рассчитывать ни на эффективное разрешение локальных кризисов, которых скорее всего будет все больше и больше, ни на сотрудничество в тех отраслях, которые воспринимаются как чувствительные с точки зрения национальной безопасности. А космос тут – в первых рядах.